Содержание
Адмирал Колчак: Я завел себе котенка, который… разделяет со мной одиночество
21 ноября в Париже состоялся аукцион, на котором с молотка ушел архив одного из самых противоречивых деятелей российской Гражданской войны адмирала Александра Васильевича Колчака — общепризнанного вождя Белого движения, выдающегося полярного исследователя, видного военачальника Первой мировой войны.
На протяжении века этот архив бережно хранился во Франции, в семье вдовы адмирала Софьи Федоровны Колчак (Омировой) и ее потомков. На аукцион уникальные документы попали после того, как в марте текущего года ушел из жизни внук адмирала Александр Ростиславович Колчак.
Эксперт «Родины» исследовал парижский архив Верховного правителя России.
Раритеты судьбы
На продажу был выставлен 391 лот1: письма, рукописи, служебные документы, фотографии, книги, личные вещи, принадлежавшие не только самому адмиралу, но и его потомкам и их родным. Немалую часть архива составили материалы другого выдающегося флотоводца, контр-адмирала Александра Развозова — последнего добольшевистского командующего Балтийским флотом.
Развозов умер в Петрограде, в тюрьме «Кресты» в 1920м, а его дочь эмигрировала и впоследствии вышла замуж за сына Колчака.
Уникальные документы можно перечислять долго: здесь и прежде неизвестное детское фото будущего Верховного правителя, и паспорт лейтенанта Колчака, и Евангелие, с которым Колчак не расставался в полярной экспедиции на шхуне «Заря» (а его сын — во Вторую мировую), и послужной список периода Первой мировой, и текст декларации омского правительства, собственноручно написанной Колчаком, и эмигрантская фотолетопись трех поколений семей Колчаков и Развозовых, и, конечно, множество реликвий русского флота.
За многими из этих пожелтевших от времени бумаг, фотоснимков и предметов — человеческие судьбы, драмы и трагедии, успехи и неудачи, а шире — история нашей страны в переломное время. И, конечно, за ними личность необычного человека, ставшего объектом поклонения и ненависти миллионов соотечественников.
«Дорогая Соничка…»
Пожалуй, самая ценная часть архива — переписка Александра Васильевича Колчака с супругой Софьей Федоровной Колчак (Омировой) и сыном Ростиславом.
Свыше сотни документов. Фактически жизненный отчет, который адмирал давал своим близким, будучи вдали от них в самое тяжелое время Первой мировой и Гражданской. «Дорогая Соничка… Дорогой, милый мой Славушек…»
До сих пор специалисты знали лишь переписку адмирала с Анной Васильевной Тимиревой, не бросившей его даже под арестом в Иркутске в 1920 г.2 Теперь открыт совершенно новый пласт документов. В иные периоды Колчак практически одновременно писал любимым женщинам, поддерживавшим его. И даже просил супругу в одном из ранних писем передать привет Анне Васильевне, с которой Софья Федоровна дружила. В каждом письме — беспокойство о сыне, которого отец обожал…
В ответ — и переживания из-за разлуки, и горечь обиды на охладевшего, но все еще любимого человека. «Ты очутился так ужасно далеко… Береги только себя и свое здоровье, ты нужен и Родине, и нам», — писала Софья Федоровна 19 августа 1917 г. В письме от 3 сентября — подробности бытовых злоключений: «Мы изрядно бедствовали в Петрограде и были счастливы, когда, наконец, удалось оттуда уехать.
.. вообще в смысле провизии было и очень дорого, и плохо. Приехали в Севастополь и горюем теперь, живя в одной комнате… Для Славы хорошо, что во дворе есть дети, и он все время на воздухе… Жизнь страшно дорого обходится. Конечно, жду от тебя побольше денег. Лишнего я себе не позволяю».
И в конце — осторожная просьба о воссоединении семьи, хотя бы в Америке, куда уехал Колчак.
Но уже 16 сентября — упрек мужу за невнимание: «От тебя жду писем. Как никак, худо ли, хорошо [ли] прожили лет 13 вместе. Привычка интересоваться своим мужем осталась… Надо надеяться, что американки еще не успели завладеть остатками твоего сердца, и для жены осталось хотя бы некоторое дружественное чувство».
Другая жемчужина архива — тетради эмигрантских воспоминаний вдовы адмирала. Здесь и осмысление прожитой жизни, и непроходящая боль, и безграничная любовь:
«Все же лучше понимать, чем я, своего бедного, замученного мужа, никто не мог. Мы были люди одного поколения, одного круга, и самая деятельная пора его жизни прошла на моих глазах.
Мы шли рука об руку, хотя и не в ногу, т.к. люди мы были разные». Свою книгу Софья Федоровна собиралась назвать «Две жизни», рассказать о муже и о себе. Нашлось на страницах рукописи место и сопернице.
Шла борьба и за наследие Колчака. Среди выставленных на аукцион материалов есть свидетельства о том, как вдова пыталась изъять бумаги адмирала из собиравшегося эмигрантами знаменитого Пражского архива. Анна Васильевна Тимирева впоследствии написала об этом: «Их ей не выдали. И хорошо сделали — в основном это были адресованные мне и неотправленные письма… Ей не надо было их читать»3.
Документы против мифов
Колчака документы архива рисуют разным. Вот перед нами благодарственная телеграмма команды линкора «Свободная Россия», переименованного Колчаком в апреле 1917 г. из «Императрицы Екатерины Великой»: «Весь личный состав дредноута «Свободная Россия» просит дорогого адмирала принять глубокую благодарность за столь быстрое исполнение нашей просьбы о переименовании.
Клянемся честью свободных граждан оправдать высокое название».
Верный проводник идеалов Февральской революции идет на поводу у матросов. А рядом — бережно сохраненное адмиралом и, видимо, дорогое ему письмо солдата Петра Кузьмина, возмущенного арестом начальника севастопольского порта: солдат предлагает навести порядок, расстреляв Ленина «и ему подобных». Противоречивые документы эпохи, своя доля вины Колчака за последовавшую Гражданскую войну…
Архив развенчивает многие устоявшиеся мифы, например конспирологическую версию о том, что Колчак был агентом английской разведки. Корни этой версии в том, что в августе 1917 г. он в составе специальной военной миссии оказался в Лондоне и встречался с представителями британского флота4. А позднее перешел на английскую службу. Более ста лет спустя мы узнали из писем супруге, почему Колчак это сделал.
1 декабря 1917 г. он пишет жене из Йокогамы: «До сего дня я не решил еще вопроса о возвращении в Россию, т.к. вступил в переговоры с британским правительством.
.. Если окажется совершенно бесполезным возвращение в Россию, то я постараюсь принять участие в войне на западном фронте». Действовать таким образом подсказывали ему долг перед Родиной и понятие о чести. Об этом Александр Васильевич просил сообщить семилетнему сыну.
В письме от 24 января 1918 г. из Шанхая, по пути на Месопотамский фронт, он сообщил Софье Федоровне, что собирался возвращаться на Родину, но сведения о мирных переговорах большевиков с германцами вынудили переменить решение. Не признавая новую власть в России, он поступил на службу к союзникам, чтобы продолжать войну до конца. Объяснение предельно простое и логичное.
Важнейшее письмо от 15 июня 1919 г. — Колчак кратко объясняет мотивы своих действий за полтора года:
«После отъезда в С.Ш.С.А.5 в качестве начальника военно-морской миссии переписка с тобой прервалась; хотя я посылал неоднократно письма, но я не знаю, сколько и какие именно дошли до тебя. В Америке я сделал все, что зависело от меня для участия в войне на стороне союзников, но я убедился, что Америка заняла положение в отношении России, исключающее возможность с нею работать.
Я решил вернуться в Россию, в армию и продолжить войну с немцами на каких угодно условиях. Это было в октябре 1917 г. Большевицкий переворот произошел во время моего перехода через Тихий океан, и о нем я узнал только прийдя в Японию в ноябре. Мне осталось сделать то, что я сделал: поступить на великобританскую службу и попытаться проникнуть с английскими войсками на Юг России. Об этом я писал тебе достаточно подробно и полагаю, что ты знаешь мотив и обстановку, определившие мое решение.
Но выполнить это мне не удалось. Я доехал до Сингапура, откуда английское правительство вернуло меня в Пекин и даже в Маньчжурию для работы по организации вооруженной силы для борьбы с большевизмом. В апреле 1918 г. я начал эту работу.
Но мне пришлось столкнуться с крайне сложной международной обстановкой Дальнего Востока, которая привела меня к конфликту с японским Генеральным штабом. Мне пришлось поехать в Японию, причем я очень серьезно заболел… Почти месяц я мог спать только при помощи наркотических средств, но в конце концов я оправился и решил уехать через Сибирь к генералу Алексееву».
Речь шла об отъезде к белым на Юг России. Но сложилось иначе — в Омске Колчак узнал о смерти генерала М.В. Алексеева и остался в Сибири, предопределив свою судьбу.
«Жестокая борьба, в которой не берут в плен…»
Впервые обнародованные архивные документы помогут историкам отчетливее понять мотивацию и настроения «правителя омского» в самое драматичное для него время. Прежняя жизнь Колчака до весны 1918 г. подробнейшим образом отражена в письмах Анне Васильевне Тимиревой. В Гражданскую войну они были вместе и, естественно, не переписывались. Но, как оказалось, адмирал продолжал писать супруге во Францию. В каждом письме глубокая боль за страну и ее будущее.
Письмо от 15 июня 1919 г. Колчак рассказывает, почему захватил власть в Омске в ноябре 1918 г.: «Директория… была повторением керенщины на эсеровской подкладке.
Я вступил в Сибирское правительство… но с первых же дней убедился в полнейшей несостоятельности Директории».
Сам переворот Колчак описал буквально парой фраз: «В одну ночь Директория была изъята из обращения».
Держался ли он за власть, в чем его порой сейчас упрекают? Нет — теперь это можно сказать твердо:
«Моя задача в общем проста: это беспощадная борьба с большевизмом с конечной целью его уничтожить. Только при этом условии возможно будет говорить о правильном государственном устройстве и организации власти.
Я мыслю это через созыв Национального Учредительного собрания…
Я не претендую на устройство будущих судеб моей Родины. Я, прежде всего, солдат и занимаюсь государственными делами постольку, поскольку они необходимы… Лично я хотел бы только заниматься военным делом, но это, конечно, невозможно».
И, может быть, самые выстраданные размышления белого адмирала — об ожесточении Гражданской войны:
«Идет самая свирепая и жестокая борьба, в которой не берут в плен, а если берут, то только для того, чтобы создать положение для пленного хуже смерти… Люди разложились нравственно».
При этом Колчак не скрывал фанатичного, непримиримого отношения к противнику и даже гордился этим.
Письмо от 16 сентября 1919 г.: «Все пройдет, и проклятое пятно большевизма будет стерто как грязь с лица русской земли — я все-таки положил хорошее для этого основание, и десятки тысяч предателей уже не воскреснут».
Он отчетливо понимает, что этот крест нести — до конца. Письмо от 22 июля 1919 г.:
«Я переживаю очень трудный период. Большевицкие армии потеснили мои силы с Урала и как всегда в такое время все трудности управления возрастают и неудачи следуют за неудачами. Два месяца почти как я сплю 4-5 часов, а то и меньше и иногда сам удивляюсь, как справляюсь с той невероятной работой, которую я принял на себя. Но власть есть самый тяжкий труд, и только тот, кто ее имеет, знает, что это такое.
Мы ведем… 9-й месяц невероятную борьбу среди самой тяжелой обстановки, где каждый день не знаешь, что случится завтра.
Тяжел крест, принятый мною, и только во имя Родины можно нести его.
Ужасна среда, в которой приходится работать — невероятный нравственный раскол — следствие революции.
..
Мне трудно писать о себе — я совершенно не думаю ни о чем, кроме дела, и у меня нет теперь ничего вне области сложной государственности работы, в которой я несу главную роль и ответственность».
Ночное одиночество
Колчак просил супругу не играть в Париже никакой фальшивой роли в качестве жены Верховного правителя: «Помни, что никто не знает, что случится через несколько дней». При этом он всерьез беспокоился за безопасность родных: «Я считаю, что пребывание моей семьи за границей является небезопасным до окончания моей задачи сломить большевизм», — телеграфировал адмирал в Париж в апреле 1919 г., прося посла В.А. Маклакова о содействии.
Далекая от забот мужа, Софья Федоровна воображала себе его омскую жизнь в виде череды светских приемов, на что адмирал отвечал ей: «Я живу в одной комнате, и не делаю никаких приемов, а пишешь о какой-то светской жизни и спрашиваешь, надо ли сделать прием. Наша Родина разорена и нищая, я не имею много денег, и мое положение, и мое жалованье на иностранные деньги составляет 8000 франков в месяц, на которые я живу с 8-ю офицерами».
Иногда он отсылал в Париж короткие телеграммы через министра иностранных дел. В этих случаях подписывался официально — адмирал Колчак.
В письме от 16 сентября 1919 г. просил у супруги прощения за то, что редко пишет:
«Не сердись на меня за мое молчание.
Я не могу физически писать в период испытаний, неудач и забот, которые легли на меня тяжестью, о которой никто не может иметь представления, не испытав ее лично.
У меня нет личной жизни — я удивляюсь сам своему безразличию ко всему, что не связано с борьбой, с войной за восстановление Родины нашей.
Все остальное далеко от меня, и как-то пустота в отношении себя и всех близких и окружающих меня людей делает меня, вероятно, очень тяжелым и неприятным. Но жребий брошен — я буду вести борьбу до конца, шагая через все и не останавливаясь ни перед чем».
Он был Верховным правителем России, под властью которого находилась большая часть страны, но при этом оставался бесконечно одиноким печальным человеком в своем просторном особняке на берегу Иртыша.
20 октября 1919 г. в одном из последних писем он поделился с супругой: «Часто мне приходится работать одному по ночам в своем кабинете, и я завел себе котенка, который привык спать на моем письменном столе и разделяет со мной ночное одиночество».
«Милый дорогой мой Славушек…»
Почти до самого конца Колчак наивно верил в свою победу. 25 июня 1919 г., когда боевое счастье уже изменило адмиралу, он написал 9летнему сыну: «Милый дорогой мой Славушек… Я веду теперь войну с большевиками и надеюсь ее окончить к зиме, когда буду иметь возможность повидать тебя и маму.
Посылаю тебе фотографии мои… Твой любящий тебя папа».
Увидеть сына и супругу адмиралу уже не пришлось. 7 февраля 1920 г. он был расстрелян в Иркутске.
КОГДА ВЕРСТАЛСЯ НОМЕР
Архив вернулся в Россию!
Подавляющая часть лотов парижского аукциона была выкуплена на средства меценатов для Дома русского зарубежья им. А. Солженицына и Государственного архива Российской Федерации. Некоторое количество документов будет находиться в российских частных собраниях.
В 2020 году, к 100-летию гибели адмирала, Дом русского зарубежья планирует организовать выставку приобретенного архива совместно с государственными и частными архивами, участвовавшими в аукционе.
1. Manuscrits d Alexandre Koltchak. Paris, 2019. К сожалению, в каталоге аукциона многие документы расшифрованы с неточностями. Все цитаты этой статьи выверены нами по оригиналам. Электронные образы документов доступны на сайте: http://neret-tessier.com.
2. Подробнее см.: «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна». М., 1996; Милая химера в адмиральской форме. Письма А.В. Тимиревой А.В. Колчаку (18 июля 1916 г. — 17-18 мая 1917 г.). СПб., 2002; Волшебный сад души. История последней любви А.В. Колчака. Переписка А.В. Колчака и А.В. Тимиревой (1916-1919). М., 2007.
3. Волшебный сад души. С. 383.
4. «Милая, обожаемая моя Анна Васильевна». С. 208.
5. Соединенные Штаты Северной Америки.
Письмо Анны Васильевны Тимиревой к Александру Васильевичу…
Письмо Анны Васильевны Тимиревой к Александру Васильевичу Колчаку.
Насколько мне известно из книг, писем сохранилось только восемь.
Петроград 20 октября 1916 г.
Дорогой Александр Васильевич, сегодня получила письмо Ваше от 17-го. С большой печалью я прочитала его, мне тяжело и больно видеть Ваше душевное состояние, даже почерк у Вас совсем изменился. Что мне сказать Вам, милый, бедный друг мой, Александр Васильевич. Мне очень горько, что я совершенно бессильна сколько-нибудь помочь Вам, когда Вам так трудно, хоть как-нибудь облегчить Ваше тяжелое горе. Вы пишете о том, что Ваше несчастье должно возбуждать что-то вроде презрения, почему, я не понимаю. Кроме самого нежного участия, самого глубокого сострадания, я ничего не нахожу в своем сердце. Кто это сказал, что женское сострадание не идет сверху вниз? — Ведь это правда, Александр Васильевич. Какую же вину передо мной Вы можете чувствовать? Кроме ласки, внимания и радости, я никогда ничего не видела от Вас, милый Александр Васильевич; неужели же правда Вы считаете меня настолько бессердечной, чтобы я была в состоянии отвернуться от самого дорогого моего друга только потому, что на его долю выпало большое несчастье? Оттого что Вы страдаете, Вы не стали ни на йоту меньше дороги для меня, Александр Васильевич, — напротив, может быть.
Вы говорите, что старались не думать обо мне все это время, но я думаю о Вас по-прежнему, где бы и с кем я ни была. Впрочем, я мало кого вижу, т[ак] к[ак] избегаю бывать где бы то ни было, чтобы не слышать всевозможных нелепых слухов и сплетен, которыми город кишит. Но совершенно уйти от них трудно, т[ак] к[ак] у моей тети1 все-таки кое-кто бывает и всякий с азартом хочет рассказать свое, ну да Бог с ними. Вечерами сижу дома, днем без конца хожу пешком куда глаза глядят, одна по дождю и морозу и думаю, думаю о Вас без конца. Вы говорите о своем личном горе от потери «Марии», я понимаю, что корабль можно любить как человека, больше, может быть, даже, что потерять его безмерно тяжело, и не буду говорить Вам никаких ненужных утешений по этому поводу. Но этот пусть самый дорогой и любимый корабль у Вас не единственный, и если Вы, утратив его, потеряли большую силу, то тем больше силы понадобится Вам лично, чтобы с меньшими средствами господствовать над морем.
На Вас надежда многих, Вы не забывайте этого, Александр Васильевич, милый. Я знаю, что все это легко говорить и бесконечно трудно пересилить свое горе и бодро смотреть вперед, но Вы это можете, Александр Васильевич, я верю в это, или совсем не знаю Вас. Вы пишeте, что Вам хотелось когда-нибудь увидеть меня на палубе «Марии», сколько раз я сама думала об этом, но если этому не суждено было быть, то я все-таки надеюсь встретиться с Вами когда-нибудь, для встречи у нас остался еще весь Божий мир, и, где бы это ни было, я увижу Вас с такой же глубокой радостью, как и всегда. И мне хочется думать, что эти ужасные дни пройдут, пройдет первая острая боль утраты и я снова увижу Вас таким, каким знаю и привыкла представлять себе. Ведь это будет так, Александр Васильевич, милый?..
Где-то Вы сейчас, что делаете, что думаете, Александр Васильевич. Я бы хотела думать, что хоть немного отлегло у Вас от сердца. Уж очень поздно, четвертый час и пора спать давно.
До свидания пока, Александр Васильевич, мой друг, да хранит Вас Господь, да пошлет Вам утешение и мир душевный; я же могу только молиться за Вас — и молюсь.
Анна Тимирева
Рассекречено
архивов адмирала Александра Колчака. Почему лидер Белой армии до сих пор вызывает такие споры? — Медуза
Наследие / Алами / Вида Пресс
21 марта стало известно, что Федеральная служба безопасности России (ФСБ) рассекретила документы, связанные с уголовным делом против Александра Колчака. Колчак возглавил движение Белой армии, пытавшееся восстановить контроль над Россией у большевистской Красной армии во время Гражданской войны в России 1917–1919 годов.23. Доступ к рассекреченным ФСБ документам остается ограниченным: просмотр их по-прежнему запрещен. Колчак был расстрелян в 1920 году по обвинению в военных преступлениях, а в 1999 году российский суд отказался его реабилитировать. Реабилитация — это юридическая практика, обычно используемая для реабилитации жертв сталинских и постсталинских репрессий, часто после смерти этих жертв.
Тот факт, что Колчак не удостоился даже такого уровня уважения, говорит о том, что его имя до сих пор вызывает споры: в 2017 году мемориальная доска, установленная на бывшем доме адмирала в Санкт-Петербурге, была снята всего через год после его постройки. В то же время Колчак стал героем различных книг и фильмов, и он остается одной из самых популярных исторических фигур Гражданской войны. «Медуза» попросила профессора истории Андрея Ганина, ведущего научного сотрудника Института славяноведения РАН, объяснить отношение современников к фигуре Александра Колчака.
Адмирал Колчак — один из самых известных символов Белой Армии
Адмирал Колчак — один из лидеров Белой Руси, наиболее известный широкой публике. В этом смысле он олицетворяет для многих россиян ряд других деятелей Белой армии, а значит, на нем сконцентрированы и общественный энтузиазм, и общественная ненависть к Белой армии.
В каком-то смысле Колчак действительно один из самых заметных символов Белой Армии.
Именно Колчак стал героем большинства книг и фильмов, и в его честь даже воздвигли мемориальную статую. Попытки увековечить память о местах, имеющих какое-то отношение к его жизни и работе, продолжаются, хотя они явно противоречивы. И это неудивительно.
Романтика арктических экспедиций Колчака влечет к нему людей, как и его духовные искания, обращенные к восточной философии. Его героизм на войне и его глубокое чувство патриотизма (хотя некоторые русские всегда будут готовы обвинить Колчака в отстаивании интересов союзников, а не внутренних) также играют роль в его харизме. Других привлекает национализм Колчака, история любви, сохранившаяся в его письмах к Анне Васильевне Тимиревой и от нее, его бескомпромиссная борьба за сохранение своих идеалов во время Гражданской войны или, конечно, его трагический конец.
Колчак расстрелян в феврале 1920 г. при наступлении Белой армии на Иркутск
Расстреляны в феврале Александр Колчак и Виктор Пепеляев, бывший руководитель недолговечного правительства Российского государства, противостоявшего большевистскому правительству 7 декабря 1920 года в Иркутске.
Их казнить приказал Иркутский военно-революционный комитет (ВРК). Их тела были сброшены в яму реки Ушаковки, притока Ангары.
В приказе ВРК, определившем судьбу Колчака и Пепеляева, утверждалось, что белое подполье в Иркутске может оказаться способным освободить двух мужчин вместе с приближающимися частями Белой армии. Иркутский ВРК, написав, что он был «обязан предотвратить ненужные смерти и не дать городу погрузиться в ужас гражданской войны, основывая свои решения на информации, предоставленной текущим расследованием… которое установило, что Колчак и его правительство действуют незаконно, вынес смертный приговор. Приказ завершался памятным лозунгом: «Лучше убить двух преступников, давно достойных смерти, чем убить сотни невинных жертв».
Той же датой отмечен еще один приказ члена РВК 5-й армии, председателя Сибирского РВК Ивана Смирнова. В нем говорится: «В связи с возобновившимися во время войны действиями против чешских войск, движением швейцарских дивизий к Иркутску и неустойчивым положением советского правительства в Иркутске настоящим заявляю: адмиралу Колчаку и председателю Совета министров Пепеляеву, которые в настоящее время заключены в тюрьму вами самими, а также всех, кто участвовал в их карательных экспедициях или служил Колчаку либо контрразведчиками, либо охранниками, должны быть немедленно расстреляны».
9 февраля Смирнов телеграфировал Владимиру Ленину, что Колчак и Пепеляев расстреляны «в связи со сложившейся нестабильной обстановкой». Поэтому не вызывает сомнений, что Смирнов намеревался осуществить политически мотивированную казнь с целью ликвидации лидера оппозиции в сложных оперативных условиях, возникших под Иркутском в начале февраля 1920 года. аналогичные преступления на территории Красной Армии остались безнаказанными
Разумно утверждать, что Колчак, как признанный лидер Белой армии, нес ответственность за любые преступления, совершенные на огромной территории, которую он контролировал либо своими подчиненными, либо по его команде. Эти преступления включали массовые убийства мирных жителей. Гражданская война не способствовала компромиссу, и обе стороны использовали все возможности, какие только могли придумать, чтобы ослабить и уничтожить своих врагов, включая казни пленных и заложников, а также беспощадные репрессии против партизан и местного населения, которое их поддерживало.
Однако подобные события, вероятно, происходили в еще больших масштабах при советских лидерах, и ни один юридический орган не критиковал советскую армию за допущение этих преступлений.
Даже сегодня, 100 лет спустя, широкомасштабный террор Гражданской войны остается предметом страстных споров, поскольку этот террор был очень скудно описан и потому что было бы еще преждевременно определять конкретный уровень вины той или иной стороны. . Эта неопределенность распространяется и на действия большевистских лидеров, поскольку масштабы террористических актов, совершенных всеми сторонами конфликта, сильно мифологизированы.
Памятник Александру Колчаку в Иркутске.
Ирина Овчинникова / Фотобанк Лори
Что касается юридической ответственности, могу привести конкретный пример. Недавно я завершил содержательный биографический исследовательский проект о В.И. Оберюхтин, один из самых известных генералов Колчакова. Оберюхтин, находившийся в непосредственном подчинении Колчака и подписавший один из приказов по его армии о репрессиях, санкционировал немедленную внесудебную казнь группы партизан, а также расстрел группы заложников через несколько дней и уничтожение населенных пунктов в случаях массовое сопротивление.
Генерал был реабилитирован еще до распада Советского Союза. В случае с Оберюхтиным, как и во многих других, неясно, выполнялись ли данные приказы и насколько широко.
Можно было бы возразить, что декларация национального единства, объявляющая, что участие в Гражданской войне не является преступлением ни для одной из сторон, явно делает необходимой реабилитацию Колчака. Однако сам по себе этот вопрос немного странен. Фактически Колчак проиграл войну, попал в плен к своим противникам и был казнен как важный лидер противоборствующей группировки военного времени. Другими словами, он был убит по политическим мотивам, но и сам Колчак предпринял бы точно такие же действия, если бы разгромил вождей Красной Армии.
Реабилитация Колчака явно необходима как формальный, юридический акт. Обвинения против него стали достоянием истории, и историкам следует разрешить работать с документами, их описывающими. Однако, по существу, история давно реабилитировала Колчака. Ни красные, ни белые, ни даже правительство, отдавшее приказ о казни Колчака, до сих пор не существует в составе Российского государства.
- Поделись или
Фильм Мой дорогой Верховный Правитель.. (1990)
Улица Харбина, фонари в витринах магазинов.
Китайские продавцы фруктов и овощей.
Световая реклама.
Фото Колчака А.В. в 1919 году.
Служба в православной церкви Харбина.
Поезд проходит через станцию.
Кинохроника 1919 г.: Взрыв железнодорожного моста.
Пейзаж вдоль железнодорожных путей.
Люди у сгоревшего дома.
Пейзаж вдоль железнодорожных путей.
Фото Офицеры Колчака и Тимирева среди британской и американской военных миссий.
Кинохроника 1919 г.
: Колчак обходит караул одного из экипажей судов Сибирской флотилии.
Вид на разрез Ангары.
Вид на стену тюрьмы в Иркутске.
Кинохроника 1919 г.: Колчак впереди строит одну из казачьих частей.
Колчак беседует с офицерами.
Колчак и его офицеры обходят караул казаков.
Фото дома в Омске, где жил Колчак.
Подробный текст письма Колчака Тимирева с адресом проживания в Омске.
Дом в Омске, где в 1919 г. находилась резиденция Колчака.
Тюрьма Тимирева фото.
М. Р. Капнист идет по улице.
Фотография сына Тимирева.
Тюрьма Фотография сына Тимиревой, расстрелянной в 1938 году.
Документ о реабилитации Тимиревой от 20 февраля 1989 года.
Капнист сидит, прислонившись к столу, на столе фотографии Тимиревой и ее сына.
Приглашение Тимирева от Вана Клиберна на его концерт.
Капнист дает интервью (синхронно).
По Ангаре плывет льдина.
Белогвардейская листовка с изображением Колчака.
Фрагмент текста документа правительства Колчака.
Фото Колчак среди генералов и офицеров Сибирской армии.
Кинохроника 1919 г.: Колчак во время поездки на фронт, беседует с местными жителями.
Белогвардейская листовка с разъяснением аграрной политики правительства Колчака.