Содержание
Читать онлайн «Агния Барто. Собрание сочинений в 3 томах. Том 2» — Барто Агния Львовна — RuLit
Посадили деревца,
И заботы хватит.
Для чего же без конца
Бегать поливать их?
В гости к девочке больной
В праздник шла бригада.
Снова голос за спиной:
— Больше всех им надо!
Я у девочки больной
В будни посидела.
Что мне тратить выходной
На такое дело?
— Надя, где твоя душа?—
Говорит бригада.
И, орешки шелуша,
Надя молвит не спеша:
— Для чего же мне душа?
Больше всех мне надо?
1962
ЛЕНОЧКА С БУКЕТОМ
Вышла Леночка на сцену,
Шум пронёсся по рядам.
— От детей, — сказала Лена,—
Я привет вам передам.
Лена в день Восьмого марта
Говорила мамам речь.
Всех растрогал белый фартук,
Банты, локоны до плеч.
Не нарадуются мамы:
— До чего она мила!—
Лучшим номером программы
Эта девочка была.
Как-то в зале райсовета
Депутаты собрались,
Лена, девочка с букетом,
Вышла к ним из-за кулис.
Лена держится так смело,
Всем привет передаёт.
Ей знакомо это дело:
Выступает третий год.
Третий год, зимой и летом,
Появляется с букетом.
То придёт на юбилей,
То на съезд учителей.
Ночью Леночке не спится,
Днём она не пьёт, не ест:
«Ой, другую ученицу
Не послали бы на съезд!»
Говорит спокойно Лена:
— Завтра двойку получу —
У меня районный пленум,
Я приветствие учу.
Лена, девочка с букетом,
Отстаёт по всем предметам:
Ну когда учиться ей?
Завтра снова юбилей.
1954
ХИЩНИЦА
На комод уселась к нам
Глиняная птица
И глядит по сторонам:
«Чем бы поживиться?»
Будто круглые очки,
У неё глазищи,
И глотает пятачки
Птица вместо пищи.
Опустил монету,
Был пятак — и нету!
Стала хищная сова
Предъявлять свои права.
Я хотел купить значок
Другу к именинам.
Звяк! — остался пятачок
В животе совином.
Даже деньги на автобус
Я в совиную утробу
Для чего-то опустил,
Опустил и загрустил.
А сова глядит, хохочет,
Изогнула нос крючком.
Для неё теперь охочусь
Я за каждым пятачком.
Завтра мамино рожденье —
За подарком не бегу.
На подарок нету денег —
Их в копилке берегу.
Я разбил эту сову,
Хорошо опять живу!
1961
НЕЧИСТОЕ ДЕЛО
Взялись друзья-приятели
Повысить показатели.
— У нас полы натёрты!—
Воскликнул третий класс.
— Полы, — сказал четвёртый,—
Натёрты и у нас.
— У нас сверкают стёкла,
Как будто солнце около!..
Нигде пылинки нет!
— Блестят и наши окна,—
Последовал ответ.
— Мы столько сил истратили,—
Воскликнул третий класс,—
А ваши показатели
Не ниже, чем у нас!
Как быть? И вот однажды
Вдруг нянечка заметила —
Бегут пять юных граждан
В четвёртый класс из третьего.
Бегут по лестнице с совком
И озираются тайком.
Когда пришла вожатая,
Чтоб подвести итоги,
Вожатая, как статуя,
Застыла на пороге:
В четвёртом на паркете
Откуда столько пыли?
— Ура! — ликуют в третьем.—
Ура! Мы победили!
Кстати ли, некстати ли,
Скажу начистоту:
Такие показатели
Грязнят всю чистоту.
1962
СТРАШНЫЙ СОН
Мне сон приснился страшный!
Я на высокой башне…
Стою, как на трибуне,
И делаю отчёт
О том, как накануне
Ходили мы в поход.
Нам не везло в походе —
Проспали мы зарю!
(Не врать же при народе —
Я так и говорю!)
Проспали с непривычки,
И потеряли спички,
И уронили в речку
Походную аптечку.
Не кончил я отчёта,
Ко мне подходит кто-то
И мне велит сурово:
«Начни сейчас же снова.
И распиши получше
Ваш поход вчерашний,
Не то тебя, голубчик,
Я сброшу с этой башни».
И снова на трибуне
Я делаю отчёт
О том, как накануне
Ходили мы в поход.
«“Леночка с букетом”. Советская детская поэзия с позиции современности» — Яндекс Кью
Сегодня я предлагаю перечитать стихотворение Агнии Барто. Как всегда — сперва обратимся к общепринятой трактовке: ироничные стихи, высмеивающие тщеславие и мотивирующие к учебе.
И как всегда, на самом деле стихотворение совсем о другом.
Ирония вообще довольно часто — про какую-то внутреннюю боль. Причем взрослую. Дети не понимают иронию, принимают ее за чистую монету (см. разбор стихотворения “Мастер-ломастер”). Поэтому иронизировать над детьми — это всегда игра в одни ворота и всегда про дефициты иронизирующего взрослого. Погрузимся?
“Леночка с букетом” Агния Барто
Вышла Леночка на сцену,
Шум пронесся по рядам.
Девочку заметили и зал отреагировал на ее появление. Как? Скоро узнаем!
— От детей,- сказала Лена,-
Я привет вам передам.
Судя по описанию, волнения у девочки нет (или нам о нем не рассказали).
Лена в день Восьмого марта
Говорила мамам речь.
Опять скорее всего нам рассказывают про уверенность девочки, а не про сомнения и страх.
Всех растрогал белый фартук,
Банты, локоны до плеч.
Похоже, зрители были настроены очень доброжелательно!
Не нарадуются мамы:
— До чего она мила!-
Очень-очень доброжелательно настроена публика!
Лучшим номером программы
Эта девочка была.
Ого! Представляете? Мероприятие в честь 8 марта и лучший номер программы (видимо, это единодушное решение) — выступление девочки. Вероятно, это должно было очень воодушевить Лену, ей скорее всего было приятно, радостно, она получила огромное количество внимания и восхищения.
Как-то в зале райсовета
Депутаты собрались.
Уровень ответственности мероприятий повышается!
Лена, девочка с букетом,
Вышла к ним из-за кулис.
Скорее всего Лена вспоминала свой успех на празднике в честь 8 марта и снова чувствовала подъем, воодушевление, радость, предвкушение новой порции доброжелательного внимания.
Лена держится так смело,
Всем привет передает,
Уверенно себя чувствует Лена на сцене. Все у нее в порядке, ей есть на что опереться — на ее прошлые успехи, у нее есть поддерживающие ее взрослые — те, кто заботится о том, чтобы у нее была возможность выступить, те, кто помогают ей нарядиться, те, кто передает ей букет для торжественного вручения.
У меня есть сомнения в том, кого именно таким образом поддерживают взрослые — Лену в ее интересах (вполне может быть, что Лена — талантливая девочка, будущая актриса, хочет себе именно такую профессию, прикладывает усилия к тому, чтобы ее мечта стала реальностью, и навык уверенно чувствовать себя на сцене ей в ее планах более чем полезен) или посредством Лены себя и свои амбиции, но пока у нас нет никаких свидетельств неадекватного поведения взрослых будем считать, что речь идет о поддержке девочки в ее планах на ее будущее. И все у девочки складывается! И это здорово!
Ей знакомо это дело:
Выступает третий год.
Похоже, Лена опытный боец! И, судя по всему, серьезно относится к этой части своей жизни — в противном случае ее бы не звали снова и снова.
Третий год, зимой и летом,
Появляется с букетом:
То придет на юбилей,
То на съезд учителей.
Ну вот же. Летом, когда у детей каникулы, она продолжает трудиться и готовиться к своим выходам на сцену.
Выучить слова, нарядиться, приехать, дождаться своего выхода, выйти, причем веселой, довольной, счастливой, уверенной, сказать заготовленный текст так, чтобы это выглядело естественно. Это — работа. Трудная, ответственная, где никого не интересует, были ли у тебя на лето планы и какие, хотелось ли тебе зимой одеваться и идти куда-то или нет. Лена — маленький взрослый. Который не подводит, который много работает, который получает за это плату — внимание, восхищение, признание ее вклада, ее усилий. И готова продолжать трудиться и не подводить.
Ночью Леночке не спится,
Днем она не пьет, не ест:
«Ой, другую ученицу
Не послали бы на съезд!»
Впервые мы сталкиваемся с эмоциями Лены, да еще сразу с такими сильными. Конечно, описанная выше нагрузка для ребенка — тяжело. Напряжение будет искать выхода, превратится в тревожность, а тревожность найдет себе точку приложения: а вдруг Лену не возьмут выступать?
Здесь можно по разному трактовать.
Например, других способов двигаться в направлении, выбранном для карьеры, — нет. Или (предположим плохое) девочка все же отыгрывает амбиции взрослых, и если ее не пригласят, встретит уже не поддержку, а отвержение (для ребенка это непереносимая боль — вместо поддержки в неуспехе встретиться с отвержением, для него это равнозначно посланию “ты плохой”, а такое не все взрослые способны вынести). В пользу этой (плохой) версии говорит то, что Лена, видимо, не делится своими переживаниями со взрослыми. Или пробовала и встретила непонимание, или даже не решается. У ребенка (!) бессонница (!!), и ребенок не ест и не пьет. Где взрослые? Каким образом это все продолжается без того, чтобы быть замеченным ими? Или они заметили и считают, что все в порядке?
Говорит спокойно Лена:
— Завтра двойку получу —
У меня районный пленум,
Я приветствие учу.
Приоритеты расставлены. Никакой тревоги, наблюдавшейся раньше, и в помине нет. И, судя по всему, у девочки снова есть поддержка взрослых: к ней вернулись спокойствие и уверенность, все в ее жизни идет как надо.
Лена, девочка с букетом,
Отстает по всем предметам:
Ну когда учиться ей?
Завтра снова юбилей!
Ну естественно! Если единственный способ получить поддержку близких — это принимать участие в торжественных мероприятиях, а без них девочка окажется в вакууме изоляции, то кому нужна это школа? Какой смысл вкладываться в то, что серьезно ухудшает обстановку? Лена совершенно адекватно реагирует на послания взрослых.
При этом она как живой настоящий человек, видимо, взрослых совсем не занимает (мы понятия не имеем, что Лене нравится на самом деле), и это очень грустно. Лена по сути заложник амбиций взрослых. То, что это считается смешным и над этим можно иронизировать — грустно вдвойне.
Плодородная вселенная Дель Кэтрин Бартон: «Обнаженное тело — это так много вещей» | Art
«Мы должны бороться, чтобы сохранить себя в детстве», — говорит Дель Кэтрин Бартон.
За день до открытия ее новой выставки «Шоссе — это дискотека» в NGV Australia .
В многокомнатном пространстве, где летом будет размещено более 150 работ двукратного лауреата премии Арчибальда, все еще раздается лязг, стук и стук. Это будет самая большая выставка работ Бартон на сегодняшний день, от картин, которые сделали ее знаменитой, до эскизов, скульптур и фильмов.
Сама художница, однако, выглядит спокойной. Она сидит с одной стороны 10-метровой серии картин из пяти панелей, каждая из которых содержит изображение дракона и девушки, сплетенных вместе, закручивающихся узоров из точек и волн, поглощающих их. Это sing blood-wings sing , новая работа, которая дебютирует в Мельбурнской галерее на этой неделе. Как и во многих картинах Бартона, его фигуры людей и животных почти неразрывны. Целый спектр цветов вырывается из кадра, но сознание помнит только розовые, голубые и пурпурные тона.
Искусство Дель Кэтрин Бартон — это дверь в джунгли, плодородную вселенную. Ее картины содержат формы и текстуры природного мира — ульи, вода, паутина, гладкокожие деревья, пузыри, черви, ночное небо — и все же они потусторонние.
Этот потусторонний мир населен неулыбчивыми, анатомически причудливыми персонажами: у одного четыре груди; у другого шестнадцать глаз; у другого вообще нет тела. С их заостренными носами и подбородками, удлиненными шеями и конечностями все эти персонажи обладают эльфийскими качествами — даже когда они являются прямыми изображениями живых людей, как, например, ее портрет и двое ее детей, получивший премию Арчибальда в 2008 году, или портрет актера Хьюго Уивинга, победившего в 2013 году.
Sing blood-wings sing — это интерпретация Бартоном истории о волшебном драконе Паффе, народной песне Питера, Пола и Мэри 1963 года. («На самом деле это может быть немного кощунственно», — говорит она, прежде чем признаться, что на самом деле предпочитает кавер Уилла Олдхэма.) Однако она дала Паффу свой собственный характерный поворот, заменив главных героев-мужчин на главных героев-женщин и изменив «биты» — термин. она часто говорит о ключевых тематических или повествовательных элементах в своей работе, чтобы иметь отчетливо женские элементы.
«Это работа взросления, и жизнь с моей дочерью, которой сейчас 12 лет, и в этом очень нежном, жестком, уязвимом, сложном возрасте, с ее меняющимся сознанием вокруг своего тела и тем, как она существует в мире, Я чувствую, что в этой работе много от нее», — говорит она Guardian Australia.
или снова упасть (2014) Дель Кэтрин Бартон Фотография: Дель Кэтрин Бартон
«Когда мы думаем о драконах в контексте классической сказки, мы думаем о них как о убийцах — силах убийства и разрушения. Я пытался свести это на нет, поэтому биение крови говорит о менструации как о своего рода жизненно важном, гордом, сильном опыте для молодой женщины».
Бартон открыта и выразительна с теплым и щедрым смехом, но это был тяжелый год: недавней смерти ее матери от рака предшествовал длительный период паллиативной помощи, и желание Бартон быть как можно более присутствующим для этого означало огромное нарушение ее обычного творческого распорядка, помимо и без того сложной роли работающей матери.
Одним из художественных результатов этого периода потрясений является вторая новая работа, представленная на этой выставке: огромная скульптура, у подножия твоей любви , которая доминирует над всей комнатой. Работа состоит из гигантской раковины, вырезанной из сосны Юон, которая стоит перед шелковым парусом, на котором напечатаны лоскутные изображения: цветы, грудь, небо. Веревки, переходящие в руки и кисти, тянутся перед раковиной, словно в тоске. Здесь, как и во многих картинах и рисунках Бартона, изображения человеческого тела переплетаются с объектами и природными элементами таким образом, что это одновременно красиво и неприятно.
у подножия твоей любви (2017) Дель Кэтрин Бартон Фото: Том Росс
Не все художники были бы уверены в том, чтобы оторваться от своей основной среды — для Бартон, живописи и рисунка — так резко, но Бартон говорит, что у нее есть тенденция становиться скучной и беспокойной в своей практике. Ее исследование альтернативных форм, таких как скульптура и кино, кажется «другим способом рассказывать похожие истории», и ей нравится привносить «некоторые очень осознанные эстетические чувства и навыки в среды, о которых я ничего не знаю».
Работа, завершающая выставку, называется «Красный», 15-минутный фильм о «великолепно испорченных и поэтичных» сексуальных наклонностях австралийского красноспинного паука. «Я думал об элементарной, архетипической матери, которая не просто мать, она соблазнительница; она убийца, она эпическая мать», — объясняет Бартон. В фильме присутствуют настоящие пауки и человеческие персонажи; для Бартона это не просто история о сексуальном каннибализме, но и история о добровольном жертвовании собой ради детей.
Первоначально она предполагала, что Red будет коротким инди-проектом: «Что-то, что больше похоже на рисование». Тогда Кейт Бланшетт согласилась присоединиться к работе, выведя ее на совершенно новый уровень.
Кейт Бланшетт в роли Матери в красном, короткометражный фильм Бартона о брачных ритуалах красноспинного паука. Фотография: Adelaide Festival
Высокоразвитая 44-летняя художница, которой сегодня является Бартон, кажется, с одной стороны, далекой от девушки, выросшей в австралийской сельской местности, с ограниченным доступом к изобразительному искусству или знакомой с ней, и которая страдала от пугающие и дезориентирующие «путаницы границ тела и сенсорные расстройства».
Но эта девушка сразу видна в самой работе.
«Во мне всегда было очень много энергии, которой мне было трудно управлять, — говорит Бартон. «Я заземлил себя через навязчивое создание отметок. Это состояние очень ненадежного равновесия… речь идет о том, как удержать большое в гармоничном месте».
В результате получаются лихорадочные и гиперактивные образы, полные богатых деталей и сложных узоров, которые одновременно невероятно контролируемы и чрезвычайно трудоемки для художника. «Я думаю, это одновременно притягивает и отталкивает», — говорит она о своей эстетике. «Это соблазняет вас, но это дает вам пощечину».
«Обнаженное тело — это гораздо больше, чем просто [порнография]»: Вулканическая женщина Дель Кэтрин Бартон (2016) Фото: Дель Кэтрин Бартон использование обнаженной женской формы, которую так часто изображают откровенной или гиперсексуальной.
«Лично мне не нравится порнографическое тело, — говорит она.
«Обнаженное тело — это гораздо больше. Это личное тело, это расслабленное тело в ванне, это кормящее тело.
.. рождающее тело, беременное тело — это состояния бытия и состояния телесного бытия. И некоторые из самых повышенных зон удовольствия, которые я лично испытала как женщина».
Работы Бартон обретают больше смысла, если рассматривать их как сплав фантастических пейзажей и глубоких эмоциональных повествований, и она часто опирается на собственные сны в своем творчестве. Но интерпретировать детский вопрос, воображение и удивление, с которыми эти нарративы представлены, как наивные или упрощенные – или, наоборот, рассматривать их через преимущественно вуайеристскую линзу – значит упускать главное.
«В идеале я просто хочу, чтобы люди привносили в работу гораздо больше открытых и пористых обязательств, — говорит Бартон.
Она обращается к «дикому элементу самости и коллективного бессознательного», и кажется, что ее работа — это больше всего на свете упражнение по выворачиванию себя — тела, опыта физического существования — наизнанку: разоблачение этой параллельной жизни, образная, эмоциональная жизнь, которую мы так часто подавляем или игнорируем, со всеми ее противоречиями и славой, восторгами и страхами.
Таким образом, ее персонажи не такие уж потусторонние, а просто представляют собой забытый способ быть собой.
Дель Кэтрин Бартон: The Highway is a Disco показывается на NGV Australia, Мельбурн, до 12 марта 2018 года
Guardian Australia был гостем Национальной галереи Виктории
Обзор: «О, Уильям!» Элизабет Страут, Люси Бартон роман
Я представляю, как Элизабет Страут пишет свои романы от руки в какой-то безмятежной комнате на побережье штата Мэн, а за ее окном возвышается группа белых сосен. В ее прозе есть тишина — даже в таких угрюмых, привередливых персонажах, как Олив Киттеридж, — которая источает спокойную преданность. Даже в самые мрачные моменты ее романов чувствуется нежность барвинка.
Вместо простой фразы достаточно: «Я был так счастлив». « О, он просто такой одинокий !» «Какая странная штука жизнь». В частности, Люси Бартон, рассказчица — опять же — нового романа Страута «О, Уильям!», , объявляет о своих реакциях словарем обычного человека.
Ее восклицательные знаки (их много) — это маленькие всплески интенсивности, через которые проходят наши эмоции каждый день. Страут не наряжает язык в смокинг, когда достаточно шерстяного свитера. Другие романисты должны ругать себя, когда видят, что Страут проворачивает без какой-либо безвкусной пиротехники. Прямолинейность идет вниз так легко и чувствует себя так освежающе.
Все это делает чтение «О, Уильям!» как вернуться домой к чувствительности, которая так умело развернута, что может остаться незамеченной. Это третий роман в серии романов (после «Меня зовут Люси Бартон» и «Возможно все»), рассказывающих о дочери эмоционально недосягаемых родителей, родившейся в Иллинойсе, выросшей в неотапливаемом гараже, но теперь укрывшейся среди плодов успеха. как писатель в Нью-Йорке. (Возможно, это единственный роман о писательнице, который даже отдаленно не касается ее писательства, публикаций или ремесла.)
Но не стоит называть это трилогией. «Возможно все» было не продолжением, а серией историй, создающих большую вселенную для первого романа.
«О, Вильям!», в свою очередь, больше похоже на очередной ряд стежков в вязаном одеяле; возникают новые паттерны, но общий эффект заключается в том, что мир наполняется, становится больше и сложнее. «Трилогия» подразумевает импульс, но Страут продолжает возвращаться назад, чтобы найти все больше и больше в тайниках.
Действие этого романа происходит через несколько лет после событий, описанных в «Меня зовут Люси Бартон». (Чтобы добавить немного сложности, скажем, что действие этой истории происходило в середине 19 века.80-х годов, но рассказано примерно 20 лет спустя.) Второй муж Люси, Дэвид, умер, и ее привлекает знакомство с ее первым мужем, Уильямом — его способным научным умом, его уверенностью в движении по миру — хотя он сейчас женат в третий раз.
Простой стиль Страута лишает этого описания мыльного оперного потенциала. Горе Люси нарастает и отступает, но ее внимание приковано к трудностям Уильяма: вскоре после того, как его жена Эстель неожиданно расторгает брак, он обнаруживает, что его мать бросила ребенка еще до его рождения.
— Подожди, — спрашивает Люси, когда он зовет ее, чтобы посмотреть на его внезапно опустевшую квартиру, — она взяла коврики? Уильямс кивает. «Бог. О Господи.» Это уровень предательства, который сбивает Люси почти так же сильно, как и Уильяма.
(Random House)
Одиночество и тоска были главными темами Страута в «Люси Бартон» и его продолжении. Она возвращается к ним сюда, как молящийся к своему молитвеннику: умоляя понять их хотя бы немного больше. В том первом романе, когда писательница лежит на больничной койке, страдая от неясного внутреннего недуга, ее мать приезжает погостить на пять дней. Она рассказывает истории о горожанах Амгаша, штат Иллинойс, которые в основном презирали и принижали бедную изолированную семью Бартон. (Мы узнаем больше об их отчуждении от соседей и друг от друга в «Все возможно».) Подтекстом является все, что Люси и ее мать не говорят друг другу: о своей дрожащей нищете; уродливые приступы мастурбации отца Люси; тусклые взгляды там, где должны были быть теплые объятия.
Любовь — едва произнесенное слово — покрывает их, как прозрачная глазурь, обволакивающая, но почти невидимая.
Люси из «О, Уильям!» не развилась дальше своего одинокого детства — большинство из нас этого не делает. Во время поездки в Мэн, чтобы помочь Уильяму найти его давно потерянную сводную сестру, она смотрит в окно и видит широко открытую дорогу, кусты деревьев. Она чувствует пелену знакомой пустоты — и впадает в панику. «О, лучше бы я не приходил!» она думает. «Я боюсь вещей, которые не знакомы». Ответ Уильяма «холоден для [ее] ушей», и она продолжает падать в штопор. «Ах, до паники! Если вы там не были, вы не можете знать».
Их брак-дружба отмечен амбивалентностью, изменчивостью. «Иногда в нашем браке я его ненавидела», — замечает Люси . «Я увидел с каким-то тупым диском страха в груди, что с его приятной отстраненностью, с его мягким выражением лица он был недоступен». Но теперь они часто разговаривают, встречаются в местной забегаловке за завтраками, откровенничают.
Люси первой звонит Уильяму, когда умирает ее второй муж: «О, Уильям, помоги мне».
Существует встроенная привязь, связывающая некоторые отношения, предполагает Страут, подобно «невидимым нитям», которые Вирджиния Вульф протянула через весь Лондон, чтобы удерживать своих персонажей в «Миссис Вульф». Дэллоуэй. Лучшие моменты в романе — внезапные толчки, которые чувствует Люси, когда ее нить к Уильяму звенит.0077 — тот рывок разъединения, который мы чувствуем, когда понимаем, что быть человеком — значит быть одиноким.
Strout делает здесь очень мало нового, и это заслуживает похвалы. Я ненавижу писать, что она рассказывает «маленькие» истории, потому что критика художественной литературы со стороны женщин полна таких пренебрежительных выводов: Мило, что женщины пишут эти изящные маленькие истории о домашнем хозяйстве и горе — погладить по головке. Но сила Страута в малости. Ее истории не должны быть великими, потому что человеческий опыт в значительной степени не таков; оно проживается на уровне повседневного, разговорного, жестового.